Если я нашёл себе занятие - пока оно не кончится, всё остальное идет побоку. Если этим занятием случайно стали вы, можете забыть про все свои планы.
Читать на Фикбуке
Фандом: Роулинг Джоан «Гарри Поттер»
Направленность, рейтинг, размер, статус: Джен, PG-13, драббл, закончен
Пэйринг и персонажи: Драко Малфой
Жанры: songfic, ангст, драма
Описание: Когда цветной радостный мир осыпается мелкими осколками, открывая окно в новый чёрно-белый кошмар.
Примечания: настроение: Ведьм у нас сжигают - Алёна Швец.
Публикация на других ресурсах: уточнять у автора
О, он ненавидел этого волшебника. Почти столь же сильно, сколь сильно боялся. Каждый раз, когда приходилось присутствовать в его неприятном обществе, Драко передёргивало. Его охватывало омерзение от этого змеиного лица, а от проникновенного шипящего голоса, что проникал ледяным холодом куда-то под кости, его начинало тошнить от паники. И если эти бордовые нечеловеческие глаза цепляли его фигуру своим цепким взглядом, Малфой содрогался, готовясь к худшему.
Никто не знал, чего ему стоило держаться перед этим волшебником с гордой осанкой, с твёрдо приподнятым подбородком, чтобы не трястись и даже умудряться что-то отвечать, когда к нему обращались. Никто не знал — только он сам. Когда оставался один, запираясь в своей комнате — единственном месте, которое ещё сохраняло былой дух, нетронутый войной и непрошенными гостями Тёмного Лорда. Когда он добегал до уборной, практически падая на пол, потому что силы, что держали его там, внизу, его покидали. Когда его безудержно рвало от отчаяния, от первобытного страха, что медленно начинал отступать. Когда он захлёбывался в надрывных рыданиях, что рвались из его груди. Когда он спиной припадал к холодной стене, а дрожащими пальцами хватался за опущенные плечи и просто невидяще куда-то смотрел. Драко так мог просидеть часами, прежде чем его отпускало. Прежде чем подавленные эмоции внутри его сердца заканчивались. Это были приятные минуты, когда апатия обнимала измученную душу, и он мог наслаждаться тем, что ничего не испытывал. Он просто был. Просто — был. Даже не жил. А потом он поднимался, умывался, стирал красноту под глазами и становился обычным собой.
У него не было ни времени, ни сил, чтобы предаваться мечтам, чтобы беззаботно учиться и наслаждаться юношеством. Драко, оставаясь подростком, больше не обладал беспечными буднями. Он не имел права смеяться или наслаждаться видом накрахмаленных облаков, трущихся друг о друга на фоне ярко-синего неба. Даже если он смотрел в чёрное небо, с которого ему то и дело весело подмигивали далёкие звёзды, он не мог расслабиться и вскинуть голову, чтобы приятно улыбнуться природе. У него ничего этого не было. Потому что всю его суть составлял животрепещущий страх. За себя, за родителей. И с замирающим сердцем, стоило признать, что за Поттера тоже. За этого неисправимого кретина, импульсивного и несдержанного, такого же далёкого, как эти самые звёзды. Умеющего влипать в опасные неприятности и люто ненавидящего его.
Давно стоило признать, что жизнь Драко Малфоя не стоит и выеденного гроша. Такой невзрачной и болезненной судьбы даже врагу не станешь желать. Когда он вспоминал годы своего счастливого детства, в груди так сжимало, что к горлу подступал тугой ком, а на глаза наворачивались предательские слёзы. Где все эти тёплые, уютные дни? Как, почему в его душе горячее солнце перестало греть? И он просто остался пребывать в сером бесформенном нечто, что вязко обволакивало со всех сторон, сбивало дыхание и заставляло постоянно страдать.
Когда Тёмный Лорд наказывал его за трусость и нерешительность, применяя заклинание Круциатуса, Малфою было больно. Очень. Настолько, что он визжал, как последняя дрянь, царапая ногтями пол, в кровь раздирая пальцы, пуча глаза, в которых лопались капилляры. Мечтая о том, чтобы сердце сломалось уже наконец, и он смог вздрогнуть в последний раз, прежде чем замереть навсегда. Но даже в такие моменты он всегда видел эти изумрудные, яркие-яркие, солнечные глаза. Он цеплялся за них, как за спасение. И презирал себя за это. Потому что это было тем, к чему он никогда не сможет приблизиться. Эти глаза никогда не будут смотреть на него так, как смотрели на Джинни Уизли. При виде него они могут лишь презрительно щуриться. Потому что они, Драко Малфой и Гарри Поттер, живут в разных мирах, не пересекающихся друг с другом. И этого не изменить.
Но даже действие Круциатуса не причиняло Драко той боли, что преподносила жизнь. В нём день за днём умирала частичка его мальчишеской души. Каждый раз, когда он становился свидетелем того, что происходило в его родовом гнезде. Когда к ним приволакивали магглов, полукровок, да даже чистокровных волшебников. Когда их всех пытали, а кого-то из них убивали в стенах его любимого дома. Когда он наблюдал за тем, как отец подобострастно ползал перед Тёмным Лордом, чуть ли не целуя ему носки ботинок. Когда об него и о мать вытирали ноги даже такие гнилые уроды, как Сивый. Когда его цветной радостный мир осыпался мелкими осколками, открывая окно в новый чёрно-белый кошмар. Когда он переставал быть тем, кем его воспитывал с детства отец. Когда внутри просыпалось возмущение. Когда он начинал хотеть перестать быть тем, кто он есть. Когда он хотел просто исчезнуть и забыть то, что стёрло из его сердца свет.
Сложно было сказать, почему он продолжал терпеть и существовать. Потому что где-то внутри верил в то, что Поттер сможет победить? Может быть. Может быть, он действительно где-то глубоко внутри надеялся, что его очаровательный недруг сумеет вернуть в его мир покой, краски и вкус. А может быть, он просто не мог, потому что труслив.
Когда на пороге их дома появилась шайка Сивого с очередной порцией пленников, захотелось кричать, надрывно срывая голос. От злости и крепко сдерживающих фантомных пут проклятой неволи, из-за которых приходилось всю эту мерзость терпеть. Хотелось вынуть палочку, перебить их всех и вышвырнуть их вонючие тела за территорию поместья. Почему, почему он так слаб?! Почему не может просто взять и убить этого жестокого ублюдка, который превратил его прекрасный дом в Азкабан! Почему он не способен защитить то, что так дорого: поместье, семью, себя? Почему он чувствует себя песчинкой в бескрайнем космосе? Заблудшей, ни на что не способной пылинкой? И, о Мерлин, почему Сивый притащил в их дом Грейнджер? И Рона Уизли… Малфой сглотнул и отвернулся. Он боялся взглянуть на третьего пленного. Потому что он знал, кто это. Ему даже не надо было смотреть.
Кажется, именно в этот момент он принял жестокую волю судьбы. Смирился с тем, что это конец. Осознал, что ничего уже не вернуть, что лучше не станет, а хуже уже просто не может быть. Что всё, чем он жил, превращается в прах. Сейчас, на его глазах.
Если бы не его железная выдержка, которую он сумел выковать за время этой войны, он бы пошатнулся и, не найдя опору, упал бы. Он бы сдал себя, подвёл Поттера, убил бы их всех.
«Нет, отец, нас уже ничего не спасёт. Зря ты так улыбаешься, зря ещё на что-то надеешься и так ликуешь от предвкушения. И не зови меня, нет-нет. Я не стану в этом участвовать и отвечать на вопрос, Поттер ли это. Ну что ты, разве могу я знать, если ты и сам не узнал?»
И всё-таки он украдкой на него посмотрел. Чтобы в груди произошёл эмоциональный взрыв. Чтобы он почувствовал и щемящую радость, и несмелый восторг, и облегчение, что тот жив. А ещё чтобы адская боль прогрызла внутри него большую дыру, чтобы скорбное сочувствие лизнуло по самому сокровенному и впилось острыми когтями в мягкое беззащитное нутро. Чтобы он подавился вдохом и, как неопытный мальчишка, задохнулся. От этих невероятных зелёных глаз, единственных в его жизни, давно выжженных где-то на сердце.
«Просто спасись. Ты же всегда это каким-то волшебным образом делаешь. Просто живи. Очень прошу тебя».
И, ох, как же это терпеть. Так мучительно внутри, так нестерпимо давит, что глаза начинают блестеть от подступающей влаги. Мерлин, как это больно. Так сильно, что сводит рот, и даже зубы начинают ныть. При вдохах сжимает лёгкие, при выдохах всё плывёт перед глазами. Что ему сделать, чтобы в груди перестало так надрывно гудеть и душить?
Как он устал. От войны, от страха, от бесполезной и невзаимной любви. От себя. Как он устал просто быть. От этих невероятных зелёных глаз — чудесах — он тоже устал. Поттер, будто болезнь, медленно его убивал. И он терял последние остатки себя, сдаваясь тьме и огню, что последние два года его терпеливо терзали, дожидаясь своего часа.
Драко так и не смог вдохнуть, потому что Поттер был всё ещё здесь. В этих душных осквернённых любимых стенах некогда царственного Малфой-манора. И всё, что он мог сейчас делать, это повторять снова и снова, как мантру: «Пощади меня и просто сбеги».
В противном случае, ему придётся за него умереть. И вряд ли это будет красивая смерть.
Фандом: Роулинг Джоан «Гарри Поттер»
Направленность, рейтинг, размер, статус: Джен, PG-13, драббл, закончен
Пэйринг и персонажи: Драко Малфой
Жанры: songfic, ангст, драма
Описание: Когда цветной радостный мир осыпается мелкими осколками, открывая окно в новый чёрно-белый кошмар.
Примечания: настроение: Ведьм у нас сжигают - Алёна Швец.
Публикация на других ресурсах: уточнять у автора
Открыть и прочесть фик
Он устал от войны. Устал от страха, что внушал ему Тёмный Лорд. Устал от того, что в его родовом поместье Пожиратели смерти вели себя, словно находились в собственных домах. Он приехал на пасхальные каникулы из Хогвартса только лишь из-за беспокойства о родителях. Ведь после того, как Люциус вышел из Азкабана, Тёмный Лорд не уставал им помыкать. Из-за нелепого пророчества, которое не получилось достать, они всей семьёй попали в опалу. И Драко Малфой часто усмехался, пряча за веками горький взгляд. Как они дожили до этого? Как их достопочтимая семья, чьё влияние распространялось даже за пределы Англии, смогла опуститься настолько низко, чтобы пугливо жаться и вставать на колени перед Тёмным Лордом, вымаливая прощенье и благодаря его за все колкости и нелестные эпитеты, которыми тот не уставал их одаривать? О, он ненавидел этого волшебника. Почти столь же сильно, сколь сильно боялся. Каждый раз, когда приходилось присутствовать в его неприятном обществе, Драко передёргивало. Его охватывало омерзение от этого змеиного лица, а от проникновенного шипящего голоса, что проникал ледяным холодом куда-то под кости, его начинало тошнить от паники. И если эти бордовые нечеловеческие глаза цепляли его фигуру своим цепким взглядом, Малфой содрогался, готовясь к худшему.
Никто не знал, чего ему стоило держаться перед этим волшебником с гордой осанкой, с твёрдо приподнятым подбородком, чтобы не трястись и даже умудряться что-то отвечать, когда к нему обращались. Никто не знал — только он сам. Когда оставался один, запираясь в своей комнате — единственном месте, которое ещё сохраняло былой дух, нетронутый войной и непрошенными гостями Тёмного Лорда. Когда он добегал до уборной, практически падая на пол, потому что силы, что держали его там, внизу, его покидали. Когда его безудержно рвало от отчаяния, от первобытного страха, что медленно начинал отступать. Когда он захлёбывался в надрывных рыданиях, что рвались из его груди. Когда он спиной припадал к холодной стене, а дрожащими пальцами хватался за опущенные плечи и просто невидяще куда-то смотрел. Драко так мог просидеть часами, прежде чем его отпускало. Прежде чем подавленные эмоции внутри его сердца заканчивались. Это были приятные минуты, когда апатия обнимала измученную душу, и он мог наслаждаться тем, что ничего не испытывал. Он просто был. Просто — был. Даже не жил. А потом он поднимался, умывался, стирал красноту под глазами и становился обычным собой.
У него не было ни времени, ни сил, чтобы предаваться мечтам, чтобы беззаботно учиться и наслаждаться юношеством. Драко, оставаясь подростком, больше не обладал беспечными буднями. Он не имел права смеяться или наслаждаться видом накрахмаленных облаков, трущихся друг о друга на фоне ярко-синего неба. Даже если он смотрел в чёрное небо, с которого ему то и дело весело подмигивали далёкие звёзды, он не мог расслабиться и вскинуть голову, чтобы приятно улыбнуться природе. У него ничего этого не было. Потому что всю его суть составлял животрепещущий страх. За себя, за родителей. И с замирающим сердцем, стоило признать, что за Поттера тоже. За этого неисправимого кретина, импульсивного и несдержанного, такого же далёкого, как эти самые звёзды. Умеющего влипать в опасные неприятности и люто ненавидящего его.
Давно стоило признать, что жизнь Драко Малфоя не стоит и выеденного гроша. Такой невзрачной и болезненной судьбы даже врагу не станешь желать. Когда он вспоминал годы своего счастливого детства, в груди так сжимало, что к горлу подступал тугой ком, а на глаза наворачивались предательские слёзы. Где все эти тёплые, уютные дни? Как, почему в его душе горячее солнце перестало греть? И он просто остался пребывать в сером бесформенном нечто, что вязко обволакивало со всех сторон, сбивало дыхание и заставляло постоянно страдать.
Когда Тёмный Лорд наказывал его за трусость и нерешительность, применяя заклинание Круциатуса, Малфою было больно. Очень. Настолько, что он визжал, как последняя дрянь, царапая ногтями пол, в кровь раздирая пальцы, пуча глаза, в которых лопались капилляры. Мечтая о том, чтобы сердце сломалось уже наконец, и он смог вздрогнуть в последний раз, прежде чем замереть навсегда. Но даже в такие моменты он всегда видел эти изумрудные, яркие-яркие, солнечные глаза. Он цеплялся за них, как за спасение. И презирал себя за это. Потому что это было тем, к чему он никогда не сможет приблизиться. Эти глаза никогда не будут смотреть на него так, как смотрели на Джинни Уизли. При виде него они могут лишь презрительно щуриться. Потому что они, Драко Малфой и Гарри Поттер, живут в разных мирах, не пересекающихся друг с другом. И этого не изменить.
Но даже действие Круциатуса не причиняло Драко той боли, что преподносила жизнь. В нём день за днём умирала частичка его мальчишеской души. Каждый раз, когда он становился свидетелем того, что происходило в его родовом гнезде. Когда к ним приволакивали магглов, полукровок, да даже чистокровных волшебников. Когда их всех пытали, а кого-то из них убивали в стенах его любимого дома. Когда он наблюдал за тем, как отец подобострастно ползал перед Тёмным Лордом, чуть ли не целуя ему носки ботинок. Когда об него и о мать вытирали ноги даже такие гнилые уроды, как Сивый. Когда его цветной радостный мир осыпался мелкими осколками, открывая окно в новый чёрно-белый кошмар. Когда он переставал быть тем, кем его воспитывал с детства отец. Когда внутри просыпалось возмущение. Когда он начинал хотеть перестать быть тем, кто он есть. Когда он хотел просто исчезнуть и забыть то, что стёрло из его сердца свет.
Сложно было сказать, почему он продолжал терпеть и существовать. Потому что где-то внутри верил в то, что Поттер сможет победить? Может быть. Может быть, он действительно где-то глубоко внутри надеялся, что его очаровательный недруг сумеет вернуть в его мир покой, краски и вкус. А может быть, он просто не мог, потому что труслив.
Когда на пороге их дома появилась шайка Сивого с очередной порцией пленников, захотелось кричать, надрывно срывая голос. От злости и крепко сдерживающих фантомных пут проклятой неволи, из-за которых приходилось всю эту мерзость терпеть. Хотелось вынуть палочку, перебить их всех и вышвырнуть их вонючие тела за территорию поместья. Почему, почему он так слаб?! Почему не может просто взять и убить этого жестокого ублюдка, который превратил его прекрасный дом в Азкабан! Почему он не способен защитить то, что так дорого: поместье, семью, себя? Почему он чувствует себя песчинкой в бескрайнем космосе? Заблудшей, ни на что не способной пылинкой? И, о Мерлин, почему Сивый притащил в их дом Грейнджер? И Рона Уизли… Малфой сглотнул и отвернулся. Он боялся взглянуть на третьего пленного. Потому что он знал, кто это. Ему даже не надо было смотреть.
Кажется, именно в этот момент он принял жестокую волю судьбы. Смирился с тем, что это конец. Осознал, что ничего уже не вернуть, что лучше не станет, а хуже уже просто не может быть. Что всё, чем он жил, превращается в прах. Сейчас, на его глазах.
Если бы не его железная выдержка, которую он сумел выковать за время этой войны, он бы пошатнулся и, не найдя опору, упал бы. Он бы сдал себя, подвёл Поттера, убил бы их всех.
«Нет, отец, нас уже ничего не спасёт. Зря ты так улыбаешься, зря ещё на что-то надеешься и так ликуешь от предвкушения. И не зови меня, нет-нет. Я не стану в этом участвовать и отвечать на вопрос, Поттер ли это. Ну что ты, разве могу я знать, если ты и сам не узнал?»
И всё-таки он украдкой на него посмотрел. Чтобы в груди произошёл эмоциональный взрыв. Чтобы он почувствовал и щемящую радость, и несмелый восторг, и облегчение, что тот жив. А ещё чтобы адская боль прогрызла внутри него большую дыру, чтобы скорбное сочувствие лизнуло по самому сокровенному и впилось острыми когтями в мягкое беззащитное нутро. Чтобы он подавился вдохом и, как неопытный мальчишка, задохнулся. От этих невероятных зелёных глаз, единственных в его жизни, давно выжженных где-то на сердце.
«Просто спасись. Ты же всегда это каким-то волшебным образом делаешь. Просто живи. Очень прошу тебя».
И, ох, как же это терпеть. Так мучительно внутри, так нестерпимо давит, что глаза начинают блестеть от подступающей влаги. Мерлин, как это больно. Так сильно, что сводит рот, и даже зубы начинают ныть. При вдохах сжимает лёгкие, при выдохах всё плывёт перед глазами. Что ему сделать, чтобы в груди перестало так надрывно гудеть и душить?
Как он устал. От войны, от страха, от бесполезной и невзаимной любви. От себя. Как он устал просто быть. От этих невероятных зелёных глаз — чудесах — он тоже устал. Поттер, будто болезнь, медленно его убивал. И он терял последние остатки себя, сдаваясь тьме и огню, что последние два года его терпеливо терзали, дожидаясь своего часа.
Драко так и не смог вдохнуть, потому что Поттер был всё ещё здесь. В этих душных осквернённых любимых стенах некогда царственного Малфой-манора. И всё, что он мог сейчас делать, это повторять снова и снова, как мантру: «Пощади меня и просто сбеги».
В противном случае, ему придётся за него умереть. И вряд ли это будет красивая смерть.